01Июня1943

Петкевич Тамара Владимировна, узница лагерей на Светике и Урдоме:

«Вдоль железной дороги от станции Урдома до Колонны мы прошли чуть более километра. Сама колонна располагалась на пригорке и потому была почти вся на виду. Во всяком случае, по высившимся поверх забора крышам можно было составить представление о количестве лагерных построек.

 Барак для охраны — вот и все, что осталось от лагеря Колонна около станции Урдома.

Колонна выглядела чистенько. От одного корпуса к другому вели аккуратные дорожки.

В шестиместной палате стояла свободная кровать. Подушка, одеяло и комплект белья не то что изумили, а даже озадачили. Полтора года я существовала при бараках при коптилке. А тут вечером зажглась электрическая лампочка. Отвернувшись к стене, не шевелясь, я лежала в чистой постели почти без мыслей. Когда в палату открывали дверь, все еще пугалась — вдруг за мной: «Это еще что? Марш на «Светик!»

Прошло немало времени, прежде чем я смогла что-то понять, если не про лазарет в целом, то хотя бы про корпус-блок, в котором лежала. К нему была пристроена операционная. Для вольнонаемных имелось родильное отделение. В самом лазаретном бараке было десять палат, до отказа заполненных больными с переломами, увечьями и прочими болезнями. В хирургическом отделении оперировали не только в назначенные для этого дни, бывало — и ночью. Кого-то выписывали и отправляли снова на рабочие колонны, принимали новых больных партиями и отдельно, кого-то выносили в морг, расположенный в углу зоны. Захоронением называлось сбрасывание в общие ямы за зоной в лесу…

В соседнем с медицинским общежитием отсеке барака жили счетные работники Колонны. Преимущественно это были женщины, сидевшие с тридцать седьмого года. Ко мне относились более чем дружелюбно, хотя я для них была делегатом другого лагерного набора и поколения, не прошедшая их кошмара. О поре тридцать седьмого года они рассказывали нечасто. Но уж если кто-то начинал ворошить прошлое, репликами, добавлениями участвовали и остальные.

Наш этап пришел уже на отстроенные ими колонны. Этих людей принимала нетронутая, дикая тайга. Железной дороги не было. К месту назначения их гнали пешим ходом. На сосне прибивалась дощечка с номером запланированной колонны, и заключенные начинали ее отстраивать для себя. Пилили лес, рубили, строгали. Себе сооружали времянки, охране — более основательное жилье и вышки, рыли колодцы, питая собой тучи москитов и комаров и здесь же хоронили не вынесших надругательства людей. Первыми гибли те, кто до тридцать седьмого года сидел над научными трудами, кто был «мозгом» своей страны и не умел держать топор или пилу: гибли от болезней, грязи и холода, от непосильной работы».

(Т. Петкевич, «Урдомский лазарет» Из книги «Жизнь — сапожок непарный» С-Петербург, 1993).