01Января1981

Николаю Григорьевичу Гакману вручен орден Дружбы народов, 1981 год.

(из Книги О. Угрюмова «День Урдомы»)

Человек, который перестроил Урдому

С пятидесятых годов, когда страна так нуждалась в древесине, а леспромхозы — в рабочих руках, все чаще в лесных поселках зазвучало слово «вербованные». Народ был разный. Многие бежали, быстро поняв, что легких рублей здесь никогда не получали. А кто и остался, работы не испугался. И уже с полным правом может называть себя северянином. Один из таких — Николай Григорьевич ГАКМАН.

Родом из Черновицкой области. После армии завербовался на Север и без малого полвека назад попал в Архангельскую область, в поселок Рочегда. Была и у него такая минута, что решил: надо бежать без оглядки из этих северных краев…

Впрочем, об этом он лучше расскажет сам.

Некоторые убегали, и я бежал. Зимой, под Новый год, такие морозы стояли, а надо было пешком до Котласа или Архангельска идти. Я прошел, может быть, километров тридцать и… вернулся. Опять в общежитие пришел. Почему я должен уходить, думаю про себя, я должен доби-ваться, сила у меня есть.

Назавтра пошел к начальнику лесопункта, прямо на планерку. Там мастера собрались, свои вопросы решают. Говорю:

- Я хочу работать, дайте такую работу, чтоб я получал. Что я получил за полмесяца — 18 рублей!

Поставили меня наваливать лес на сани. Вывозка была санная. Семь лошадей, норма — 21 куб навалить. Лошади были немецкие, до четырех кубов одна такая лошадь везла.

Стало получаться, я попросил еще дополнительную лошадь. Зиму поработал, а летом организовали бригаду на разделке древесины, меня туда пригласили. Женился, решили ехать к жене в Белоруссию. Рассчитался и уехал. Пошел там устраиваться на работу — не берут, нет работы.

Решил вернуться в Рочегду. Приехал в Котлас, а как дальше попадать, река-то встала? А туда только по реке и попасть можно было. Решил: поеду в Урдому. Как я узнал про Урдому? Отсюда ребята учились на машинистов у нас в Рочегде, я с ними познакомился, подружились, ребята хорошие. Они приглашали: что ты там живешь, приезжай к нам, тут железная дорога…

Так и оказался здесь.

Пошел к заместителю директора по быту Сабанину в контору, это где сейчас интернат школьный, устраиваться на работу. А Сабанин меня не взял. Это было в 1960 году, в октябре. И мне тогда посоветовали пойти к Вильгельму Александровичу Гардту.

Я не плотник, но Гардт меня принял. Нужны были строители тогда, и меня с ходу землекопом на электростанцию отправили, она тогда только строилась. В бригаду Бабаева. И я назавтра вышел на работу. Остановился сначала у ребят, с кем в Рочегде познакомились, а через два дня мне дали «четвертушку».

Тут следует небольшое отступление сделать. Новичок на работу злой оказался, сидеть-перекуривать не любил. Рассказывали, что когда под фундамент для локомобилей мерзлую землю долбили, землекоп Гакман норму свою, бригадиром отмеренную, к обеду выполнял и вторую начинал. Усердие такое у кого хочешь вызовет беспокойство: заметит нормировщик «стахановскую» работу, на нее ровняясь, нормы на всех землекопов враз увеличит.

«Стахановца» останавливали просто. Бабаев с рулеткой промеряет, головой покачает и с обеда отпустит домой:

- Иди, придешь завтра.

- Не пойду!

Иди!

Бригада была большая, около тридцати человек, там и плотники, и монтажники, и арматурщики, и бетонщики. Новичка с такой звучной несеверной фамилией Гакман то одним в помощь направят, то к другим. Он быстро все освоил: и бетонные работы, и плотницкое дело. Пошлют окна стеклить — глядишь, через день-два как заправский мастер стеклорезом орудует.

Поначалу ему третий разряд дали. Через некоторое время — четвертый, месяца два поработал — пятый поставили. И бригадиром работал, и за прораба оставался…

А потом в леспромхозе стали думать о том, как ремонтировать жилье. Оно же было почти сплошь щитовым и в Урдоме, и в других лесных поселках.

Строилось такие дома быстро, целыми улицами за лето сдавали. Вот так, улицами, дома эти и ремонта затребовали, как рваный сапог каши. А кто должен возглавить это дело, где специалиста взять?

Директор леспромхоза Иван Васильевич Смирнов в прорабском участке часто на планерках бывал, там и присмотрел нужную кандидатуру. Стал Гакман заместителем начальника Урдомского лесопункта по быту. Шел 1962 год.

А с чего начинать? У щитовых домов главная беда была в том, что крыши были крыты деревянными щитами. Они сгнили, крыши потекли не в одном-двух домах, во всем огромном поселке с потолков закапало. Надо было что-то срочно предпринимать.

С шифером тогда в стране было трудно. Дранки осиновой закупили, пачки были по сто штук, и нам пришлось этой дранкой все дома перекрывать. Мы в то лето полпоселка на крыши загнали, у нас и ученики, и пенсионеры, и женщины молотками махали. Нужно было спешить, потому что поселок весь промок насквозь.

С крышами управились, надо приступать к ремонту этого щитового жилья. Первый дом был отремонтирован на улице Строительной, но там был проведен еще такой слабенький ремонт, пробный. Надо было работать по-хорошему, потому что жилье щитовое с каждым годом пропадало.

А как его восстанавливать? Технологии-то не было, поскольку жилье это считалось временным, рассчитанным на восемь лет эксплуатации. Мол, за эти восемь лет должны были нормальные, прочные дома выстроить.

Вся сложность заключалась в том, что нельзя было щитовую конструкцию нарушить. Если нарушишь — ничего потом не сделаешь. Как поступали: заливали новый фундамент. Обворачивали дома толью, потом вагонкой новой обшивали. Ну, где-то там подремонтируем, потому что они ломались, гнили. Конопатили их по-настоящему, потому что были дыры кругом.

Работы было много, и рабочих рук требовалось немало. На Первомайке своих было три бригады по семь человек, плотники работали зимой и летом, занимались жильем. А еще четыре маляра, четыре печника. Четыре машины были в моем распоряжении: надо было возить материал и прочее, дровами детские учреждения обеспечивать.

А летом только сюда, в Урдому, приезжали три бригады по двенадцать человек. Они за лето делали только здесь, по Урдоме, десять щитовых домов, не считая каких-то других работ. Это тоже были постоянные бригады. Они научились в наших условиях работать, технологию знали. Мы им после Нового года посылали письмо: приезжайте, мы вам готовим объекты.

Летом, если брать все поселки леспромхоза, работало на ремонте жилья до шестнадцати бригад. Хлопот хватало: заключались договора, материалом нужно было каждую бригаду обеспечить в срок. Люди приезжали на сезон, некоторые готовы были работать по восемнадцать часов в сутки.

По сорок, по пятьдесят домов разваливали за лето, а надо было к первому сентября все успеть сложить, застеклить рамы, закрыть, печи сложить, чтобы человек уже жил, чтобы детей нормально из дома, а не из летней кухни в школу отправил.

Плюс ко всему мы перевозили жилье из других поселков: из Тыла-Йоли, из Шиеса сюда было перевезено порядка шестидесяти домов.

Мы из поселка Вандыша все щитовое жилье сюда перевезли, потом туда повезли рубленное. Как получалось? Начальник объединения «Архлеспром» распорядился: туда только автобусами рабочих возить, закрыть эти развалюхи. Развалили, а потом пришлось строить.

Конечно, это была сумасшедшая работа, которая начиналась в мае и кончалась в сентябре-октябре. Суточная работа, тут не то, что выходных — меня никогда дома не бывало. Я уходил когда в три часа из дому, когда в два, летом ночи светлые, бригады уже работали. Я их обошел, а потом планерка в восемь часов — я уже все знаю кому что нужно. Из леспромхоза иду вечером, опять по бригадам. Все наряды проходили через мои руки, я в конторе сидел ночами. Надо было все оформлять документально.

Вот так работал, и иначе нельзя было делать. Говорили: Гакман никогда не спит, я, правда, летом мало спал. Меня хвалили, но не в том было дело. Иначе нельзя было, народ торопил: давайте будем помогать строителям, что надо — сделаем, только побыстрее-побыстрее.

Я десять раз собирался уходить. Я уезжал, я бросал, я хотел, чтоб меня выгнали — ничего не получалось. У меня не было времени на семью, мне отпуск не давали. Вот дадут отпуск, пошел вроде отдыхать. Начнешь что-то делать дома, белить или что-то еще, по телефону звонят: зайди. А потом раз зайдешь, другой, говорят:

- Да брось ты этот отпуск, выходи на работу.

Я как перешел работать сюда, пятнадцать лет не отдыхал. Ну, от силы пять-шесть дней в отпуску побуду, а потом: выходи… Все ж надо было делать, хочешь — не хочешь, а за тобой люди стояли. Если начал ремонт, дом разобрал, нужно в срок его собрать, покрасить, обои поклеить.

Потом Ткаченко, видя, что у меня уже силы кончаются, так говорил:

- Вот тебе командировка, поезжай на Украину или куда хочешь. Командировку мы тебе оплатим, но ты отдохни хоть две недели, хоть месяц — полтора, но уезжай. И если сможешь, привезешь каких-нибудь рабочих-сезонников, не сможешь — просто отдохни.

Я так три раза ездил. Но только зимой, кто летом отпустит. Всем говорят:

- Гакман едет вербовать рабочих.

Я еду. Потом на вокзале подберу человек шесть:

- Поехали, мужики, к нам в Урдому.

Вот так было…

Заново все щитовые дома перестроили и дополнительно построили жилья где-то почти на 10 тысяч квадратных метров. Это из того, что было с других поселков перевезено. Не осталось такого домика, чтоб мы его не перебирали.

Вот я так скажу: такой поселок, как Песочный, не должен был существовать, потому что тогда начальник областного объединения сказал нам, что таких поселков, как Вандыш и Песочный, не должно быть. Мол, там все надо закрыть, все должно быть на Первомайке. Но на Первомайке уже не было места, где поставить дом. Это потом придумали строить жилье за УЖД, а ведь там был лесхоз, там была промышленная база.

И мы решили втихаря: будем соглашаться на словах с начальником объединения, а свое дело делать. Как поселок закроешь: там жили люди, там жили тывские рабочие. Я туда бросил три бригады, они за три сезона перебрали все дома, отремонтировали все. Там же такие домики-скворечники стояли, а мы к каждому пристроили верандочку, оббили вагонкой. Он и сейчас стоит, Песочный, хотя прошло двадцать с лишним годов.

Чувствую, как чей-то недоверчивый голос задаст каверзный вопрос: а как же дефицит в стране на все стройматериалы, за счет чего так отстраивалась Урдома?

Областное объединение «Архлеспром» урдомцев поддерживало хорошо. Особенно чувствовалась такая поддержка после того, как было решено на базе Урдомы создать показательный поселок. Но материалов все равно не хватало, и тут без каких-то ухищрений ну никак было не обойтись.

Меняли лес на краску, на гвозди. Понятно, что делать все это приходилась втайне, потому что всю древесину положено было включать в план вывозки, разделки, а если что включишь, то для своих нужд уже нечего не получишь.

Две базы стройматериалов объединения были в Котласе, но они просто не способны были обеспечить всем необходимым, ведь требовались километры проводки, тысячи розеток, роликов. Сам Гакман ездил по всей области, и не только по области, скупая все, что можно: гвозди, краску, плиты печные, розетки, проводку…

Просто заходил в магазин и если видел, что есть проводка и ее никто не берет, возвращался домой, шел прямиком к директору и говорил, что там есть то, что нам нужно. Надо найти деньги и ехать закупать.

Деньги-то у предприятия были, да вот только по существующим тогда порядкам даже директор не мог свободно распоряжаться ими. На что мог выделять деньги леспромхоз: на спортинвентарь, на пишущие машинки, бумагу. Вот и выделял…

Если поднять финансовые отчеты по предприятию тех лет, то вполне может оказаться, что по наличию спортинвентаря в Верхне-Лупьинском леспромхозе на каждого рабочего приходится по четыре, а то и больше пар лыж. Все объяснялось довольно просто: Гакман закупал все, что требовалось для ремонта, «сдавал» закупленное в ОРС, оттуда «брал», как лыжи, мячи, пишущие машинки, канцелярские скрепки, бумагу, и сдавал на центральный склад леспромхоза. Со склада потом можно было спокойно брать и пускать на ремонт по всем лесопунктам.

Хотя… какая уж там тайна, все это знали, но формальность надо было соблюсти. Знали, конечно же, об этом и в областном объединении, но относились с пониманием и шли на все уступки. Понимали, сколько требуется материалов, одних только обоев — несколько тысяч квадратных метров! Ведь прежде в лесных поселках не было принято квартиры обоями оклеивать, считалось, что достаточно побелить.

Тогда больше было квартир-“четвертушек”. Для того, чтоб хоть какие-то удобства создать, пристраивали к ней веранду. Но четвертушка на небольшую семью рассчитана. Для тех, кто живет постоянно, для семей, где дети растут, надо делать полдома. Ведь раньше как было, помните: заходишь в щитовой дом, там такой длинный чулан, метр двадцать ширины. Мне это показалось неудобно, стал чертить и разрабатывать сам планировку дома.

Начертил, стали мы по этому чертежу работать.

А когда с Архангельска приехали специалисты и посмотрели мои чертежи, спросили у директора леспромхоза:

- Кто это делал?

- Гакман.

Меня в кабинет к директору вызывают, эти специалисты говорят:

- Сделайте и нам под копировку.

И забрали у меня эти все чертежи. В областном объединении заинтересовались нашим опытом, потом в Министерстве, так и стали возить фотографии Урдомы по всем регионам: посмотрите, вот поселок образцового типа..

Даже комиссия такая приезжала, начальник Архангельского объединения «Архлеспром» сам принимал щитовой дом у нас. И так все это раскрутилось, положительный опыт на всю страну стали распространять: в таком поселке, как Урдома, продляют жизнь щитовых домов. И действительно продлилась. Смотрите: прошло уже почти пятьдесят лет, а дома стоят. Без ремонта они бы давно развалились, ничего бы от них не осталось.

Дело дошло до того, что меня пригласили в Москву на коллегию к министру Тимофееву. Там стали фотографии наших общежитий показывать — все, что мы своими силами переделывали: это лучшие общежития во всей Архангельской области.

И верно ведь, хоть и деревянные, хоть и ремонтированные или пе¬ревезенные из других поселков, но это были образцовые общежития. По два человека в комнате жили, центральное отопление, все чисто, застелено. Такой же порядок и в детских учреждениях был.

Поддерживали меня, и мы ремонтировали жилья в те годы по пять тысяч квадратных метров в год.

Поддерживали меня все, не было у меня в жизни никаких врагов. Со всеми директорами, со всеми руководителями на лесопунктах у меня были самые добрые связи. Я, бывало, уеду в Тыву на два дня, чтоб показать бригаде, как надо работать. И живу, пока не добьюсь нужного качества.

Если надо, сам покажу как надо пилить, как плинтуса прибивать. Все знали, что если сделаешь плохо, будешь переделывать.

Когда министр лесной и деревообрабатывающей промышленности Тимофеев в Урдому приезжал, тут совещание было большое, порядка ста руководителей собралось. Ему все показали, провели по общежитиям и по детским учреждениям. А что значит общежитие? Тут же сезонники жили, в Урдоме и в каждом лесопункте по два общежития было.

Но сезонники жили так же, как и наши люди. Порядок был. Потому что я, если шел на работу, то заходил туда обязательно. На обед иду, опять захожу. И все ходили: и директор, и заместитель директора, и начальник лесопункта. Такой порядок был заведен.

Министр посмотрел и потом говорит на совещании:

- Здесь, в Урдоме такой порядок наведен, что редко в каком другом леспромхозе увидишь.

Совещания по быту в Урдоме часто проходили, со всей области руководители леспромхозов собирались. Не верили гости, что мы щитовые дома так ремонтируем:

- Да ну, не может быть! Вы новые дома строите, это не щитовой дом.

Просили даже проверить: оторвите доску. Вызвали плотника, оторвали доску. Заглянули туда:

- Все правильно, это щитовой дом!

А я говорю им:

- Это стоял такой же, как у вас, развалюха, который почти развалился.

Я же к ним ко многим ездил.

Видел, какие развалюхи стоят.

- Мы, — говорят они,  возьмем один щитовой дом, мусолим-мусолим, ничего не можем сделать. Он перекосился, упал.

Начальник объединения говорит:

- Вы покажите нам самый лучший дом.

Мы отвечаем:

- Вот десять домов, все они недавно отремонтированы. Зайдите в любой.

Зашли в один, в другой, в третий: они все одинаково хорошо сделаны.

Другие удивлялись отделке домов:

- Кто это так белит у вас?

А самое основное в доме, я вам так скажу, отделка. Золотых рук женщины работали у нас, экс-маляры: Бахтина, Примаченко, Сухова, Корнилова… Уж так красиво поклеят, не любой хозяин мог свою квартиру так сделать. Проводка проведена ровненько, все чистенько. Зайдешь в такую квартиру, как в рай.

Ведь как раньше было? Народ уже привык: наступит май, надо, чтоб было у дома все чисто, прибрано. И каждый старался. Мы приучали их к этому, мы два раза в год все поселки обходили, не было такой квартиры в леспромхозе, которую мы не посмотрели. Смотрели и сразу решали: что мы сделаем, что сами жильцы должны сделать.

И жильцы помогали, хлам убирали. Урдомский народ, я вам так скажу, это очень хороший народ. Мне сейчас жалко его, я с ними столько проработал и сейчас … тяжело видеть, что происходит с Урдомой. Дома ветшают, на них взглянуть страшно. Ведь в этом вся моя жизнь… Я людей сейчас встречаю, говорят о том, что дом прохудился, а ремонтировать некому…