10Апреля2015

Книга фронтовой юности

Небольшие по формату пожелтевшие фотографии, потертые треугольнички солдатских писем. Перебирала их Антонина Ивановна Кондрашева, словно уже в который раз перелистывала странички ненаписанной книги своей фронтовой юности.

Вот несколько таких страничек.

* * *

«В сорок втором взяли меня на фронт. Была обычная суббота. Мы с подругой работали тогда в МТС, только начали домой собираться. Слышим, за дверью чьи-то шаги. Темно было, свет выключен.

- Кто там? — спрашиваем.

- Есть тут такие? — и нас называет.

- Есть.

– Вот вам, девушки, повестки. Распишитесь, что получили.

Глянули, а это повестки на фронт.

Наутро на лошадях, с вещами выехали в райцентр. Да какие там вещи, ночью матери лепешек в дорогу напекли.

- Вот и девушек на фронт забирают, — говорили, прощаясь с нами.

Попали мы в батальон аэродромного обеспечения. Учили азбуку Морзе. Не всем наука такая давалась. Иные выучат назубок, а работать не могут, рука не слушается. А вот у меня быстро стало получаться. Уже потом, на фронте, диктуют, а ты сразу же отстукиваешь, не отстаешь.

После демобилизации тоже все думала работать в связи, нравилось это дело. Не получилось, но азбуку Морзе как тогда помню, в памяти она засела прочно, Любое слово могу простучать.

А потом на фронт. Эстония, Литва, Польша, где только не побывала. Мы всегда шли следом за фронтом. Порой приезжаем на новое место, а там еще дымится, танки горят, убитые лежат неубранные. Всего день-два назад тут вовсю шли бои, а мы уже приступаем к работе, готовим аэродром.

* * *

Почему-то обо всех службах рассказывают и в кино, и в книгах: о саперах, военных, медиках. Но про нас, кто обслуживал военные аэродромы, ничего слышать не приходилось.

Помню, брали Кенигсберг. Бои были трудными, долгими. С нашего аэродрома, совсем недавно подготовленного, поднимались самолеты У-2. Бомбили они только по ночам. Вот под утро закончат свое дело, и тогда нас всех на ноги поднимают. Всех, даже кто был на ночном дежурстве. Шли готовить взлетную полосу.

Весна стояла, эту полосу за ночь так разобьют, только две глубокие колеи останутся. Вот и ремонтируем.

Пройдет другая ночь, наутро та же картина.

* * *

До сих пор не могу забыть улетающих самолетов. Вот он поднимается, уходит на очередное задание, а ты отстукиваешь морзянкой, передаешь в штаб:

- Такой-то вышел на работу.

Потом:

- Такой-то вернулся с работы.

А бывало и так:

- …с работы не вернулся.

В такие дни летчики ходят хмурые, неразговорчивые.

Один раз ждем самолет. Время уходит, а его все нет и нет. Вот видим, летит, но как-то странно. Одно крыло ниже другого. Ранен летчик, с трудом управляет самолетом. Командир полка по радиосвязи с ним говорит, умоляет:

- Ну еще чуть-чуть, сынок, продержись, ну еще чуть-чуть.

Приземлился все же, скорее просто хлопнулся на землю. Бежим все, кабину открыли, а он без сознания. Дотянул до земли и сознание потерял.

* * *

Сколько видела страшно¬го на войне. В Восточной Пруссии были, война уже шла к концу. И вот пред-ставьте: длинное шоссе ухо¬дит вдаль, а по сторонам, в канавах убитые лежат. И наши, и немцы, бои сильные здесь были.

А ночь была темная, не видно ничего. Командир мне приказывает:

- Срочно дойди да автороты (а это километрах в четырех), найдешь такого-то шофера и с ним выедешь по этому адресу.

Одной, в такую дорогу? А куда денешься, приказ есть приказ. И пошла.

Страшно было до ужаса. Вдруг как выстрел:

- Стой. Кто идет?

Застыла, слова вымолвить не могу. Снова:

- Стрелять буду!

И свет от фонаря. Это, оказывается, стоял наш пост.

Так и шла, от поста к посту.

Потом уже едем в машине, шофер и говорит, как бы про себя:

- Едем, а в любую минуту могут по стеклам из темноты очередью ударить.

Конечно, могли, но в тот раз все обошлось».

Подготовил Олег УГРЮМОВ

ВУ 10.04.2015