01Января1999

Польский гражданин Збигнев Недзведзкий у старых Няндских бакаров:

«Местные к нам относились по-доброму…»

На русском языке Збигнев говорит свободно, во многом благодаря Нянде. Вместе с матерью и старшей сестрой был он привезен сюда из оккупированной советскими и немецкими войсками Польши шестилетним пацаном.

А когда уже в разгар Великой Отечественной отправляли обратно на Родину, ему только-только стукнуло десять. Холода и голода, унижений натерпелся за эти годы немало, а вот надо же: в преклонном возрасте опять потянуло в эти места.

Приехал из Польши спустя более полувека уже седым человеком.

Если белорусы к русскому языку привыкли скоро, то семьям поляков, нагнанным в эти края в начале сорокового года, приходилось объясняться на языке жестов. Но жизнь учит быстро, освоились и они.

- Порой две соседки так бойко на улице тарахтят, — смеется Збигнев Недзведзкий, — что сразу и не разберешь: кто из них русская, а кто — полячка.

Я встретил его на станции Урдома. Он с поезда сошел, едва шаг по направлению к Нянде сделал, за рукав меня схватил:

- Стой, — и, видимо, собираясь с духом, попросил, — мне надо проверить свою память. Здесь, в полукилометре — наш поселок, верно?

- Все правильно, Збигнев.

Улица домов, построенных гораздо позже, кончилась. Перед нами оказался первый барак с почерневшими от времени стенами, с провалившейся крышей. Барак его детства. Постоял у места, где когда-то стояло здание поселковой комендатуры.

- Коменданта мы боялись, — вспоминал, — мимо комендатуры даже проходить было страшно, уж лучше стороной пробежишь. Не дай бог ему на глаза попадешься. Неподалеку от комендатуры была «холодная» — помещение без печки, за любую провинность зимой могли посадить туда: выживешь — не выживешь. Норму в лесу не выполнил — тоже наказание: хлеба не дадут. Потом местные научили поляков хитрить: в штабеля с долготьем чурок напихают, чтоб объем казался больше.

Ходил, узнавая каждый поворот речушки Нянда. У старой разрушенной мельницы присел на камень, о чем-то вспоминая. По улочкам няндским шел, в лица всех, кто на пути встречался, всматривался внимательно, точно все пытался увидать в них какие-то скрытые черты тех, кого оставил здесь в сорок третьем.

- А вот местные к нам относились по-доброму. Привезли нас зимой, в холодные бараки поселили. Живи как хочешь, дрова для печи где хочешь, там и бери. А у нас в семье из мужчин только я один, да и тот — пацан. А вот как не был мал, а уже думал по-взрослому: как те дрова добыть.

- И как добывали?

- Ночи темные, саночки возьму и потихоньку к соседской поленнице. А как ни таись — следы санок все равно до крыльца барака приведут. Пожаловал однажды сосед. Я притаился: вот сейчас взбучку задаст. А он с матерью поговорил о жизни, подбодрил ее. О дровах — ни слова! И только уже уходя, в самых дверях, сказал, будто ненароком: соседи вокруг запасливые живут, не только у меня одного, но и у других поленницы дров большие стоят. Понять-то несложно: мол, дрова бери, браниться не буду. Да только бери их не у меня одного.

Мальчишечья память сохранила удивительно много. Помнит Збигнев, как гнали мимо этапы заключенных из лагеря, были они больше похожи на ходячие скелеты. Как хоронили соседскую девчонку, умершую от голода и болезней. А еще вспоминал о том, как с другом поклялись, что как только вырастут, убьют Сталина, отомстят за все несчастья людей.

- Специально в лес подальше ушли, такие слова в поселке даже шепотом произносить боялись,

- вспоминал Недзвецкий с улыбкой о той мальчишеской клятве, — боялись так, что потом уже в Польше долго замечали за собой: говорить стараемся по привычке шепотом, с оглядкой.

После того, как началась война, польские семьи стали возвращать на родину. Но не все, прежде чем получить разрешение на выезд из СССР, каждому нужно было доказать, что он — поляк. Да и власти убеждали называть себя белорусами: так, мол, на месте лучше к вам относиться будут. К слову сказать, в Нянде по национальному признаку никто друг друга не делил. Старались соседям помогать, несмотря на то, кто они: поляки, белорусы или татары.

Что было после этого? Збигнев стал геологом. Работал в международных экспедициях. Однажды потребовался переводчик на русский язык, тогда-то и пригодились няндские уроки.

 (из Книги О.Угрюмова «День Урдомы»)