24Июля2015

Угрюмов Олег Александрович

1. «Аллея любви»

Мне трудно представить себе человека, перед которым вдруг среди прочих дел и забот, окружавших его и спереди, и сзади, и с боков, вдруг встает непривычная задача: надо назвать улицу, которая появилась на карте поселка.

Задача не столь проста, как может на первый взгляд показаться, тут требуется творчество проявить и ошибки при этом не допустить. А то назови – Молодежная, не учитывая того, что лет через сорок живущие там молодые семейные пары превратятся в семьи пенсионеров. Или того хуже – улица Новая. Ладно еще, что в Урдоме спохватились вовремя, переименовав ее в имя Героя Советского Союза Седунова.

К чести урдомских строителей, а точнее, тех, кто улицам в Урдоме названия давал, не уродуют поселок революционно-партийные названия. Нет здесь улиц Революционная, Пролетарская, да и имена давно почивших вождей, а также тех, кто находился в их недалеком окружении, не предали увековечению. Правда, промашка вышла однажды: никак не придумывалось название для улицы, решили заглянуть, как в шпаргалку, в календарь. И выпал этот день, вот ведь оказия какая, на день рождения малоизвестного, а сейчас и вовсе неизвестного широкой публике немецкого революционера Карла Либкнехта…

Одним словом, когда слышу голос замечательного певца Юрия Антонова «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную и на Тенистой улице я постою в тени», понимаю: это не про наши места.

Юбилейной одну из улиц назвали в честь 60-летия образования СССР. Страны с таким названием уже давно не существует, а улица – стоит. Железнодорожная – такое название получила одна из улиц только потому, что вдоль нее проходила железная дорога, по которой и днем и ночью тянули тепловозы груженные составы с лесом. Давно нет уже той дороги, разобрали рельсы-шпалы, хотя на названии улицы это никак не отразилось.

Но как бы не называлась улица или даже небольшой переулок, у каждого из них своя история. И будь моя воля, я бы на каждом старом доме (на каждом!) вывешивал бы мемориальную доску «Здесь жил…». И неважно, что у их обитателей были самые обычные судьбы – как раз из таких судеб и творится История поселка.

*        *        *

10.08.1963 г. окончено строительство УСШ

Я жил на Центральной. Почти в самом ее конце. В начале шестидесятых годов, когда вся окрестная ребятня брела рано утром в Няндскую школу, знал на этой улице не то, что каждый дом – каждую выбоину на тротуаре. Но в сентябре 1963 года в поселке открылась новая школа, и после этого улица для меня ограничилась только небольшим, минут в пять ходьбы,  участком от дома до школы. На другом конце улицы, за школой бывал считанные разы.

Та же картина с улицей Октябрьской. Еще в конце пятидесятых годов, когда поселок Певомайский (так он тогда назывался) почти весь застраивался щитовыми домами, в одном из таких домов на этой улице (сейчас его уже нет) располагался единственный магазин. Торговал в нем мужчина невысокого роста, Николай Константинович Хлызов. Магазин запомнился огромной деревянной бочкой с селедкой, конфетами-подушечками и всегда шумной очередью.

А если пойти в другой конец этой улицы, мимо небольших домиков, совершенно несеверного типа, облепленных глиной, то можно было выйти к тропе, а уже по той, через лес, попасть на железнодорожную станцию Урдома. По сравнению со щитовой Первомайкой она, с двухэтажными домами и каменным клубом, выглядела чуть ли не городом.

Правда, ходили туда чаще по двум поводам: на поезд или в магазин, который был побогаче хлызовской торгточки.

К шестидесятым годам надобность ходить по Октябрьской отпала. Новое здание магазина построили на улице Железнодорожной (оно и сейчас там стоит, заметно перестроенное, рядом со зданием бывшей столовой). А после того, как появилась новая улица, сейчас она носит имя Седунова, то надобность идти на станцию через Октябрьскую отпала.

14.07.2014. Старая дорога между улиц Октябрьская и Юбилейная

Надо сказать, что в те годы была у Октябрьской одна тихая достопримечательность: параллельно ей за небольшим перелеском проходила старая дорога. По ней уже давно никто не ездил, зато это укромное место надежно укрывало романтические парочки от посторонних взглядов.

Никто вам точно не скажет, сколько потом парочек с «аллеи любви», как ее называли, свернул в сторону поселкового ЗАГСа, но, полагаю, немало. А вот такая статистика попалась однажды на глаза: в 1968 году в Урдомском поссовете было зарегистрировано рождение 169 малышей и создание 70 молодых семей. Сказалось ли на этих показателей влияние «аллеи любви»? Вполне в какой-то мере может быть…

Сам я по той аллее не хаживал, мал был.

Так вот, о ЗАГСе. А еще точнее, о сельском Совете, который после слияния Первомайского, Нянды, станции Урдома, Посочного в 1963 году в единый рабочий поселок, был преобразован в поселковый и разместился с самом начале улицы Железнодорожной. Этот дом и сейчас стоит. Обычный щитовой дом, единственное, что отличало его – внутренняя перепланировка: длинный коридор, по бокам которого находились кабинеты.

На снимке 1: торжественная регистрация новорожденных в поселковом Совете, справа – председатель исполкома З.А. Свириденко; 2: Здание Урдомского поселкового Совета депутатов трудящихся в начале ул. Железнодорожная, до октября 1971 г.

2. «сделать образцовым поселком…»

1948, Бобылев Н.А., 19 лет, курсант 2-го курса 1-го Ленинградского артиллерийского училища

Первым председателем исполкома поселкового Совета был Николай Афанасьевич Бобылев. Он демобилизовался из армии, и Урдому он принялся по-армейски приводить в порядок. Сначала улицы поселка оканавили, избавив его от непролазной грязи. Запомнилось как на нашей Центральной улице работал огромный экскаватор, оставлявший после себе не канавы – глубокие траншеи, в которые мы, малышня, заглядывали с немым ужасом. Тут же принялись сооружать из кусков досок переходы, ибо попасть с одной стороны дороги на другую становилось проблематично.

При Николае Афанасьевиче началось и озеленением улиц, которая затем переросла в борьбу с главными противницами этого процесса – козами, которых по всему поселку насчитывался не так уж и мало. При нем в поселке родилось увлечение разведением в палисадниках домов цветов, и появилась целая армия цветоводов, которые накануне нового учебного года щедро одаривали яркими букетами будущих первоклашек.

За несколько лет поселок изменился настолько, что 24 апреля 1970 года здесь прошло крупное совещание по транспорту и сбыту, организованное комбинатом «Котласлес». Будут приезжать сюда не только областные чиновники, 18 января 1976 года в Урдому приедет министр лесной и деревообрабатывающей промышленности Тимофеев. Его впечатления от увиденного выражены одной строкой решения Коллегии Министерства лесной промышленности: «сделать поселок Урдома образцовым поселком объединения «Архангельсклеспром».

Маяк 13 мая того же года сообщал про поселок: «Для этого он будет реконструирован в поселок городского типа с устройством основного жилья со всеми удобствами: водопроводом, канализацией, центральным отоплением и газификацией. Проектному институту дано задание выбрать площадку центра поселка, где будут размещены двух- и трехэтажные дома со всеми удобствами. Это жилье будет построено в арболитовом исполнении, а клуб, баня, торговый центр, столовая – в кирпичном…».

Но тут уж самим урдомчанам судить о том, насколько слова министра и его приближенных обернулись явью.

Мильков ГП

К осени 1971 года на этой же улице было открыто новое деревянное, одноэтажное здание поселкового Совета. А за три месяца до этого, в июне, новым председателем исполкома поселкового Совета был избран Геннадий Павлович Мильков (Бобылева выбрали секретарем парткома леспромхоза), а его сменила Зинаида Александровна Свириденко.

В старое здание, которое осталось не у дел, переехали работники милиции. До этого они занимали половину обычного щитового дома по улице Молодежная (сейчас это, если не ошибаюсь, жилой дом). Штат поселкового отделения милиции был невелик, но в те годы имелся у него большой отряд помощников – членов добровольной народной дружины. Процитирую со страниц районной газеты «Маяк» слова начальник штаба ДНД Урдомского поселкового Совета Н.И. Пасынкова: «При нашем штабе ДНД 9 добровольных дружин и 9 звеньев. Всего – 241 человек, из которых 198 приняли торжественное обещание. Члены ДНД с начала года выявили и предупредили 17 нарушений».

Надо сказать, что улица Железнодорожная, даже при том, что она расположена на краю поселка (дальше уже начинался нижний склад Урдомского лесопункта), очень скоро стала играть роль главной улицы. Возможно, сыграло здесь то, что через нее как шло раньше, так и идет сейчас все основное движение со стороны станции Урдома, а может и близость к основному производству повлияло. Но вы только приглядитесь внимательней:   по ней можно экскурсии туристов водить и чуть ли не всю историю поселка Первомайский по пути рассказать.

3. Чуть не отравился…

Не будем обращать внимания на современные постройки, которые в последние годы изменили вид улицы. Просто представим: перед нами улица Железнодорожная такая, какой была она полвека назад.

Взглянули налево, на два деревянных здания, чья архитектура заметно отличается от того, что здесь строилось и строится до сих пор. По виду они – бараки, и нетрудно предположить, что они были перевезены сюда из Нянды, и уже в 1960 году в них разместилась больница, которая стала называться Первомайской. В первом здании, которое ближе к началу улицы, располагался приемный покой. Здесь была своя операционная, здесь в начале семидесятых годов работал хирург Арсен Бикбашев, которого в народе за глаза чаще называли просто по имени. Хирург был замечательный, неслучайно в старых подшивках районной газеты «Маяк» небольшие заметки с благодарностью в его адрес встречаются довольно часто.

Дом № 9 по ул. Железнодорожная в п. Урдома. С 1960 года по октябрь 1973-го здесь располагался стационар Первомайской больницы, потом было общежитие, в 2013 году здание снесено, на этом месте построен многоквартирный жилой дом.

Дом № 11 по ул. Железнодорожная в п. Урдома. С 1960 г. до октября 1973-го здесь располагались поликлиника, роддом и детская консультация Первомайской больницы. В 2013 году располагаются полиция и отделение почты.

Жаль, отсутствует в штатах у больниц (да и не только у них) такая должность, как  летописец. Сколько бы интересного знали бы мы о тех, кто здесь лечился, кто нас лечил и лечит! Ведь даже если взять за промежуточную точку отсчета 1960 год, когда больница пережила переименование из Няндской в Первомайску, то получиться, что ей исполнятся в этом году 55 лет. Возраст солидный.

Драматического, а порой и забавного, в работе медиков было немало. Однажды в хирургическую палату поступил больной. Впрочем, «поступил» — не совсем верное слово.

Под рабочее общежитие для сезонников (они каждую осень приезжали работать в леспромхоз) в начале семидесятых годов был отдан один из восьмиквартирных домов по улице Мира. Народ там селили всякий, кто приезжал заработать, у кого терпения хватало до первой получки. Да и местные, что скрывать, бывало что наведывались туда. Так что мирной и спокойной жизнь в общежитии назвать было трудно.

Наш герой был, наоборот, человек мирный: и характер у него спокойный, и ростом больше был похож на подростка, куда уж тут до кулачных боев.

- Уже спать лег, — рассказывал потом соседям по палате, — в дверь постучали. Я подумал: кто из соседей, что-то, может, понадобилось. В одних трусах к двери подошел, открыл – а оттуда здоровенный кулак!

Урдомская больница. Врач-стоматолог Юрий Сундуков.

С переломом челюсти доставили бедалагу в больницу. Врач-стоматолог Юрий Сундуков еще только начинал работать. Операцию сделал, а поскольку для каталок барачные коридоры из-за порогов были мало приспособлены, то поступил по обстоятельствам: взял больного на руки (тот в здоровенных руках словно ребенок малолетний) и на постель в палату уложил.

Медсестра в утренней суматохе заскочила в палату, перед кроватью новичка на тумбочку пол-литровую бутылку с желтой жидкостью поставила, объяснила накоротке, что это – фурацилин, им надо через каждый полчаса горло пополоскать и выплюнуть.

- Поняли?

Мотнул головой больной: чего не понять.

… Через час та же медсестра снова в палату зашла. На тумбочке у задремавшего после пережитых впечатлений человека стояла совершенно пустая бутыль.

- Больной, больной, — перепуганная медсестра принялась трясти его за плечо, — да проснитесь же! Куда вы фурацилин задевали, я же вам целую бутылку навела?

- Выпил! – Сонно моргая, признался тот. – Я же думал, что надо внутрь принимать.

Испугались: отравился человек. Но обошлось, просто почаще в тот день в туалет бегал.

Новое здание Урдомской больницы

Осенью 1973 года больница, к тому времени  торжественно открыли новый больничный городок. К тому времени больница очередной раз сменила вывеску: стала называться Урдомской.

По сравнению с бараками новые здания смотрелись замечательно. Место для него выбрали на самой-самой окраине поселка, на другой стороне, тоже на самом краю Первомайки, располагалось кладбище. Эти два неотделимых от урдомчан места словно заявляли об отсутствии какой-либо связи друг с другом.

Но и баракам применение нашлось, менялись вывески: общежитие, гостиница, почта, отделение полиции…

Комбинат бытового обслуживания (КБО)

4. «Цветы необычайной красоты»

Через дорогу от бывшей больницы – КБО (комбинат бытового обслуживания). Первым директором здесь работала Хилка Юрьевна Еремина, очень спокойная, доброжелательная женщина. В Урдоме она жила чуть ли не с первых лет его строительства и считалась многими, а может и всеми – коренной северянкой.

Я иногда представляю себе: в один прекрасный день вдруг все жители Урдомы принялись бы говорить каждый на своем родном языке. Вот бы началась разноголосица!

Ну, допустим, белорусы с украинцами (и тех, и других в поселке живет немало) еще сумели бы понять друг друга. С венгром Иосифом Рацем тоже с помощью его аккордеона как-нибудь объяснились.

Иосиф Рац (справа)

А с жителями солнечной Молдавии, добровольно променявших виноградные лозы на картофельные кусты да гроздья клюквы на болотах, как, скажите, объясняться? Жестами? С немцами (представьте, что и они только на родном языке говорить стали) была бы просто беда, хоть переводчика из столицы выписывай. А с жителями Прибалтики (жили в Урдоме и такие) поступать как?

Еремину, как и ее детей, в Урдоме за иностранку никто не принимал, даже несмотря на явно нерусское имя – Хилка. Ее историю я узнал от ее повзрослевших детей, которые сейчас живут на исторической родине своей матери – Финляндии.

История ее превращения из финки в русскую больше напоминает анекдот, вот только ничего смешного в нем нет. Граница финско-советская в конце тридцатых годов прошлого века хоть и была на замке, но ключиков к нему было подобрано немало. По ту и по другую сторону ее жили родственники, друзья, которые встречались без особых преград.

Так и юная совсем девушка Хилка осенью 1939 года отправилась к подруге. А назад не вернулась. Пограничники, которые еще совсем недавно были так похожи на их финских деревенских парней и смотрели спокойно на нарушителей границы, вдруг превратились в суровых воинов в долгополых шинелях и настоящими винтовками, которые они навели на нее: «финская шпионка».

Домой ее, конечно же не отпустили, а после допроса, который ничего не дал, ревущую в три ручью девушку посадили за решетку. Глухо и угрожающе захлопнулся на дверях замок. Только спустя несколько дней после ареста узнала она о начале советско-финской войны.

О возвращении домой не было и речи. Ей еще повезло: отправили подальше от границы и от войны. На Север. Так она очутилась в этих местах.

Но теперь о КБО. Он открылся в первых числах апреля 1970 года, были здесь парикмахерская, цех по ремонту телевизоров и радиоаппаратуры, фотостудия, но самое большое помещение на втором этаже занимал пошивочный цех.

Откуда, спросите вы, в лесном поселке вдруг обнаружилось столько профессиональных швей? Некоторые из них, возрастом постарше, перешли из старой швейной мастерской, которая с 1963 года работала на станции Урдома. Но коллектив быстро разрастался молодыми девушками из Урдомской средней школы.

Новичками в этом деле их назвать было трудно. И вот почему. В шестидесятые годы и позже по стране распространялись лозунги, призывающие выпускников сельских школ, а особенно выпускниц, идти работать в колхозы и совхозы. Только призывами дело не ограничивалось, в старших классах у девушек ввели новый предмет – производственное обучение. Проводилось это обучение то в школьном кабинете, а чаще на ближайшей животноводческой ферме колхоза или совхоза. Прошедшим обучение вместе с аттестатом об окончании средней школы торжественно вручались и удостоверения мастера машинного доения.

Удостоверения эти, как правило, оставались не у дел. Не столько сами выпускницы, забывшие сразу все громкие слова о патриотизме и любви к родному краю и колхозу, сколько их практичные родители стремились выбрать совсем иную дорогу в жизни, нежели ту, что звучала в лозунгах.

В Урдомской средней школе, единственной в районе, заявили сразу:

- Учить мастеров машинного доения не будем. Будем учить девушек готовить на кухне, шить, то есть всему тому, что каждой из них пригодится в жизни.

Стрекаловский Е.М., 1978 г.

В отделе народного образования пустили в ход весь арсенал средств для директора Урдомской школы Евгения Стрекаловского: от уговоров до угроз снятия с работы. Ничего не помогло: девушки-старшеклассницы под руководством опытных мастеров все также готовили борщи и своими руками шили наряды, в которых потом гордо щеголяли на школьных вечерах.

То, что открытие КБО совпало с весной, думаю, было совсем не случайно. Магазинная одежда в те времена предпочитала какие-то невероятно невыразительные тона, что-то более или менее приличное относилось к разряду дефицита. А тут у местных модниц появилась возможность выбрать ткань на выбор и заказать себе наряд по своему фасону.

К лету Урдома разукрасилась таким разноцветьем красок, какого Урдома за всю историю своего существования еще не видала. Это в будни, что уж тут говорить про традиционное массовое гуляние на большой поляне на берегу реки Лупья. Оно в День молодежи в конце июня или День строителя в начале августа и вовсе превращалось в необъятных размеров цветочную клумбу.

Так и вспоминаются две строчки из песни полузапрещенного в те годы Владимира Высоцкого «А на нейтральной стороне цветы необычайной красоты…».

5. Кильдим

п. Урдома, ул. Седунова

По соседству от КБО стоит … нет-нет, не аптека, которая обосновалась тут с 1984 года, до этого находилась в одном из старых зданий в самом начале улицы Железнодорожной. Не забывайте: мы с вами сейчас находимся в 60-х или, уж на крайний случай, до середины 70-х  годов. А в те годы на этом месте стояло крайне примитивное по своей архитектурное сооружение, носящее, между тем, благозвучное название «Голубой Дунай». То ли официально так называлась эта торговая точка, то ли в народе окрестили ее так, сказать не могу. К тому же именовалась она так недолго: очень скоро к ней прилипло другое название – кильдим.

На вывеске (да и была ли вывеска там вообще?) слово это не значилось. Да и не к чему вывеска, под таким название это заведение знали все, думаю, включая поселковых собак.

Дело в том, что заведение было питейное. Точнее все же сказать – полупитейное, ибо в обычные дни там торговали немудреным продовольственным товаром местного ОРСа, а потому кроме приезжего люда, идущего со стороны вокзала, сюда мало кто заглядывал. Зато сюда по определенным дням, не имеющих абсолютно никакого графика и определяемым какой-то высшей силой привозили ПИВО.

Это слово не случайно выделяю прописными буквами, потому что напиток этот был для Урдомы… Даже не подберу слов, чтобы рассказать, чем ОНО было.

Один мой знакомый однажды признался, что самое большое потрясение  от экономических реформ девяностых годов прошлого столетия он, человек много переживший и испытавший на своем веку, испытал в одном из городских магазинов, где оказался по какой-то надобности. Он всю свою долгую жизнь носил в себя твердую веру в то, что пиво бывает только одного сорта – «Жигулевское», что его варят и разливают по деревянным бочкам в прекрасном городе Жигулевске, и уже оттуда развозят если не по всему земному шару, то по всем просторам нашей необъятной страны, это точно.

В Кильдим иногда, очень редко привозили пиво.

Командировочная жизнь занесла меня однажды в Красноборский район, где предстояло перебраться на другую сторону Северной Двины и попасть в одну из деревень. На теплоходе «Заря», переполненном пассажирами под завязку, мы удачно выгрузились на левом берегу, на котором стоял … единственный старенький автобус. Когда я добежал до него от «Зари», то понял: командировка моя сорвалась, так как все мои соседи по речному транспорту вперлись, вбились в салон четырехколесного тарантаса, протащив с собой все свои сумки и рюкзаки.

Моя знакомая, с которой мы ехали по одному маршруту, спокойно помахала мне из окна:

- Давай свою сумку.

Я понял, что разбухший салон автобуса еще не дошел до своего предела и ринулся к его двери. За что-то цепляясь и благодарно отзываясь на толчки извне, я оказался внутри, зажатым между чем-то металлическим с одной стороны и костлявым – с другой.

И тогда я вспомнил это очень подходящее слово – Кильдим!

Кстати, в тот автобус вошли все, хотя мне казалось: еще одного пассажира пинками и толчками вобьют за мной  начнется процесс удушения.

Так вот, кильдим в дни привоза пива брали с боем, хотя до потасовок дело, как мне кажется, не доходило. Вооружившись словно крестоносцы времен Ричарда Львинное Сердце самой привычной для этого дела тарой – трехлитровыми бидончиками – мужики, реже бабы, еще реже пацаны, посланные родителями натружено, словно бурлаки, проталкивались к дверям Кильдима. Там, за дверями, атмосфера от сжатых тел, пузатых бочек, сопения и изредка вспыхиваемой ругани казалась липкой и вонючей как выдавленный из тюбика клей «Момент».

Звенели бидончики, словно в Благовест колокола, тянулись в сторону прилавка как к иконе, жилистые кулаки с зажатыми в них рублями или мелочью. Вот только продавщица в грязном халате (и то, и другое неопределенного возраста) на деву Марию уж очень мало была похожа. Она успевала делать всё: качать насосом из бочки в подставленный услужливо бидончик, сдавать влажные от пива медяки, переругиваться с особо шумными…

Иногда она возвещала: бочка кончилась. По толпе, от прилавка до дверей, а потом туда, дальше, на улицу, пролетал всплеск легкой паники: не последняя ли? Бочка была не последняя, вздох облегчения из десяток глоток прокатывался в том же направлении: прилавок, дверь, улица. Сразу несколько добровольцев кидались убирать опорожненную деревянную тару и выкатывали на ее место новую. Снова работал насос, плыла мутноватая пена.

Счастливчики, отоварившись, отправлялись по домам или в общежитие. Самые нетерпеливые прикладывались к краю бидончиков прямо за дверью, закусывая сушеной рыбиной, кости от которой летели на снег к визгливой радости кильдимских дворняг. Поди и сейчас еще в генах их потомков это слово «кильдим» отзывается смутным отголоском праздника, когда всем хорошо: и людям, и собакам.

Я долго не мог понять, откуда взялось это слово «Кильдим». В начале семидесятых годов на нижнем складе Урдомского лесопункта велось оборудование необычной химической установки, которая должна была все отходы от переработки древесины преобразовывать в нечто полезное. Наладка установки шла трудно, в дни испытаний она выпускала густые клубы дыма, которые отчего-то плыли в сторону так называемого «Голубого Дуная», что вызывало реплики: опять «химдым» заработал. Вот могучий великий русский язык, словно неутомимый скульптор, переделал «химдым» в «кильдим».

Но потом покопался в словарях, и у Даля прочел, что «кильдим» — это нечто среднее между посиделками и развратным домом. Так что химустановка, которая так и не заработала, тут оказалась не причем.

6. Мобилизация по тревоге

Магазинная тема – разговор особый, и в те годы нарастающего дефицита почти на все виды товаров, как продовольственных, так и продуктовых, роль играли значительную. Так же, как и работники торговли, более, чем кто либо, приближенные к этому дефициту.

Но о дефиците поговорим в другой раз, если будет такая возможность. Речь о другом: с появлением новых магазинов в Урдоме, и не только продовольственных, они становились все пригляднее.

О первом продовольственном магазине в поселке Первомайский я уже говорил: размещался он в половине щитового дома где-то в районе улиц Октябрьская и Молодежная. Находился он там не так долго, новый магазин был открыт на улице Центральной, в небольшом переулке, что связывает эту улицу с Железнодорожной. Третий продовольственный магазин был открыт на Железнодорожной, это здание и сейчас стоит рядом с бывшей столовой, только в шестидесятые годы оно было поменьше размерами.

В начале 1966 года открылся магазин «Березка», вот как рассказывала о нем газета «Маяк» (номер от 12 мая): «Приятное название и зайти туда приятно. Тут не скажут тебе грубого слова: «Чего попусту глазеешь?» Всегда доброй улыбкой встретит покупателя Мария Степановна Ткаченко». Выходит, в других магазинах такие слова можно было услышать?

Почему-то чаще на память приходят какие-то забавные случаи. В середине шестидесятых годов одно из увлечений старшеклассников – фотография. Дело хлопотное: прежде чем получить фотоснимок, самое простое — нажать на спуск «Смены» (самый дешевый в те годы фотоаппарат). Затем, когда все 36 кадров отсняты, нужно в полной темноте, на ощупь фотопленку из кассеты в бачок зарядить, проявить и закрепить. Печатать фотографии можно было только при красном свете.

Проще говоря, чтобы владельцам современных цифровых фотокамер понятно было: и фотопленка, и фотобумага были покрыты светочувствительным слоем, потому и хранилась в светонепроницаемой упаковке

Принялись однажды ребята фотографии печатать, комнату, как и положено, до полной темноты довели. В разгар дела закончилась фотобумага, кликнули с улицы младшего брата, сунули несколько медяков: сбегай до магазина, купи пачку фотобумаги.

Пока шел до магазина, несколько монет обронил. Продавщица головой покачала:

- У тебя тут на полную пачку бумаги не хватает, только на двенадцать листов

Поступила просто: распечатала пачку фотобумаги и отсчитала положенное количество.

Магазин около бывшей столовой, сейчас уже мало кто помнит о том, что был здесь продуктовый магазин. Напротив него здание, в котором до начала семидесятых годов располагалась контора Урдомского лесопункта. В конце каждого месяца здесь наблюдалась одна и та же картина.

В первый день почти весь трудовой народ валил в бухгалтерию. На сверку: кому сколько начислено. Самые спокойные просто кивали в ответ головой, были и такие, кто яростно вступал в спор в надежде добавки. Но с бухгалтерами спорить бесполезно: наряды закрыты, все подсчитано, не согласен – иди спорь с мастером.

На второй день к конторе стягивались новые силы – женщины. Начиналась любимая игра, которая называлась «перехватчик».

Магазин-то через дорогу от конторы, отошел от окошка кассы, сам еще не успел  сообразить – уже стоишь перед прилавком магазина и продавщица привычно отсчитывает сдачу с 2-87 или 3-62, а позже и 4-12 (эти цены на водку в те годы не знали разве только воспитанники детского сада, который стоял за лесопунктовской конторой).

Вот тут-то хозяйки семейств должны были продемонстрировать свои способности реактивного перехватчика: отсканировав на радаре местоположение мужа в очереди у кассы, точно определить его отрыв от общей массы и, наконец, выход из дверей конторы, над которой красовался призыв встретить ударным трудом очередной съезд Коммунистической партии.

Далее начинался заключительный этап игры, чем-то напоминавший регби: требовалось перехватить мужа с оттопыренным карманом по пути к магазинному прилавку. Малейшая ошибка в проведении этой наземной операции оборачивалась дырой в семейном бюджете.

Бои эти по принципу «жена-муж» проходили на всем протяжении процесса выдачи зарплаты и представляли собой разрозненные дуэты.

Но я однажды был свидетелем того, как в эту увлекательную игру было вовлечено чуть не все население Урдомы.

В начале семидесятых годов страна решила проверить свою боеготовность. Проверка проводилась необычным образом: в населенный пункт прибывал работник районного военкомата, который в определенный час объявлял по тревоге срочную мобилизацию всего мужского населения, способного держать в руках оружие. Мобилизация это, во избежание срыва ритма рабочего дня, объявлялась обычно под вечер.

В тот же момент лица, определенные заранее в рассыльные, получив на руки списки «мобилизованных», разбегались по квартирам ничего не подозревающих семейств. Разговор был короток: срочно отправится к месту сбора (средняя школа), имея при себе рюкзак, в котором должны находиться смена нательного белья, сухой паек на двое суток. Кроме этого иметь при себе некоторую сумму денег.

Мужики, вскочив с диванов и оторвавшись от экранов телевизоров, держались, как и полагается будущим воинам, мужественно. Жены кидались в плач и, выдвигая ящики пузатых комодов, начинали торопливо собирать новобранцев. К слову сказать, с рюкзаками за спиной к зданию школы подходили единицы, но что касается денег, ни один (ни один!) не отказался взять их с собой в дальнюю и неизвестную дорогу. Тем более, что плачущие жены, уверенные, что видят своего самого дорогого и любимого последний раз, кошельки опустошали с готовностью.

У дверей в школу стоял строгий военный. Он придирчиво осматривал каждого прибывшего, пропуская его внутрь здания, но решительным жестом руки пресекал все попытки проникнуть туда сопровождавших мужей женщинам. Иногда он недовольно морщился: сроки мобилизации не укладывались в нормативные сроки, хотя со всех концов подходили и подходили люди.

А по коридорам школы слонялись мужики, нервно перешучиваясь и теребя папиросы («курить запрещено!»). Вот со стороны улицы раздался то ли плач, то ли вой: жены увидали, как к школе одна за другой подошли из леспромхозовских мастерских несколько грузовиков.

Плач и крики усилились после того, как работник военкомата отдал приказ: по машинам! Мужики выкатились гурьбой из дверей школы, чертыхаясь и закуривая на ходу, начали цепляться за борта машин. Женщины ужаснувшись («увозят ведь!»), кинулись к грузовикам, стараясь сунуть в руку мужа последние рубли.

Колонна, провожаемая горестными взглядами, тронулась с места. Грузовики проехали мимо учительского дома, магазина, но на развилке у леспромхозовской конторы грузовики замерли, точно задумавшись: везти и дальше эту притихшую людскую массу в сторону вокзала либо свернуть в сторону родных гаражей с теплыми стоянками и мирно дремавшим сторожем?

Сомнения в пользу второго варианта разрешил работник военкомата. Выскочив из кабины передней машины, он гаркнул «Отбой!» так громко, что голос его был услышан даже у школы.

И вот тут началось! Повторять дважды не понадобилось, подчиняясь какой-то беззвучной команде все новобранцы повыскакивали из машин и нестройным марш-броском кинулись по улице Железнодорожной в сторону продовольственного магазина. Но и женская половина поселка не дремала. Плач и крики моментально стихли, и энергичный поток ринулся по улице Центральной от школы в сторону того же магазина. Если бы в эти минуты взглянуть на поселок сверху, могло бы показаться, что две армии движутся строго параллельно друг другу к месту своего сражения.

Чем завершилось сражение, не знаю. Вероятно, были там победители и проигравшие как с одной стороны, так и с другой. Мобилизация по тревоге по линии военкомата проводились в Урдоме еще не раз, мужчины на них реагировали с легкой ленцой, женщины – с неодобрением.

*        *        *

Вспоминая сейчас то, какими были урдомские женщины полвека тому назад, я порой сомневаюсь, что в семейной жизни тех лет, сколь бы ни была скрыта она от любопытных глаз, главенствовал патриархат. Основные женские профессии в лесопункте – сучкоруб, ремонтник УЖД. А на такую представительницу слабого пола, что с утра до вечера легко управляется либо топором в делянке, либо с длинной ручкой молотком на железной дороге, руку поднять решался не всякий муж, как бы ни был выпитой водкой расхраблен.

Да и тех лесопунктовские мадонны, кто годами работал на пилораме на нижнем складе, слабым полом называть было рискованно. Не раз случалось так, что на замену кого-то из женщин ставили в бригаду на пилораму мужика. Выдерживал, от силы, три четыре дня.

- Как можно целый день работать, даже на перекур не остановись! – возмущался.

Незабываемая ночная картина: по улице Железнодорожной, которая в те годы была освещена как столичный проспект, проплывали ангелы с белыми крыльями. Если приглядеться внимательней, можно было рассмотреть, что ангелы шли с ночной смены с пилорамы, что были одеты, как одна, в рабочие фуфайки, что «белыми крыльями» служили только что напиленные доски у каждой на плече.

Уж и ругали их за то, что общее добро растаскивают, и штрафовать грозили. Но и понять «ангелов» тоже можно было: в магазинах стройматериал не продавался, как сейчас. Вот и приходилось перед уходом с ночной смены подставлять под доску плечо.

7. Центр поселка

Что считалось полвека назад центром поселка Урдома? Споров по этому поводу, насколько помню, не возникало. Но я бы назвал небольшой отрезок улицы Железнодорожной от парка Победы, где полвека назад был открыт первый в районе обелиск в честь 20-летия Великой Победы, до двухэтажного зданий конторы леспромхоза.

Старое одноэтажное здание, что находится между ними, со счетов тоже связывать не стал. Оно больше известно в поселке как школьный интернат и Центр детского творчества. В начале шестидесятых годов здесь размещалась контора леспромхоза, управление его в 1959 году было переведено сюда из поселка Вандыш. Здание это с тех времени сильно не изменилось, даже внутри. Только вместо комнат были кабинеты. В том числе и отдел кадров, куда каждое лето стремились толпы подростков устраиваться на работу.

Отказа никто не получал. Тех, кто постарше, брали работать на ремонт путей УЖД. Там и работа со шпалами да рельсами была потяжелей, и возвращались с работы они позже, порой вместе с лесосечными бригадами часов в шесть вечера. Пацанов помоложе отправляли на подсобные работы: то убирать мусор, то поставив во главе опытного плотника, вооружали ребятню молотками и отправляли ремонтировать деревянные тротуары в поселке.

Нам однажды досталась пыльная, в прямом смысле этого слова работа – очищать площадки, где разделывалась древесина от мусора. Каждое утро к восьми утра мы вчетвером приходили на свое рабочее место, где нас дожидался старый кузов от самосвала и вилы. Принимались разгребать спрессованные за годы лежания ветки и вершинки деревьев. Ждали с нетерпением часового перерыва на обед, за это время успевали не только наскоро пообедать, но еще и сбегать на речку искупаться. За такую работу, а работали полный рабочий день, нам платили два рубля двадцать копеек.

Отдавать целый месяц летних каникул (обычно это был июль) работе на производстве никто не заставлял. Тем более – родители. Обычно успев отдохнуть за июнь, в конце месяца перекинулись с мальчишками:

- Работать пойдешь? Тогда пошли вместе.

Это было обычным делом. Кто как распоряжался первым заработком, сказать не берусь. Но обычно все деньги отдавали родителям.

Двухэтажное здание леспромхозовской конторы строилось позже, а до этого на этом месте был обычный пустырь. В Первомайские и Октябрьские праздники сюда собирались, меся сапогами весеннюю или осеннюю грязь, с флагами на митинги.

Рядом с конторой, через дорогу, стояла совсем небольшое деревянное здание – диспетчерская. Здесь хватала места лишь для кабинета начальника УЖД, да небольшого помещения для машинистов мотовозов и кондукторов. А вот сразу за диспетчерской начинался перрон, к которому то и дело подкатывали с фанерными кабинами мотовозы.

Уникальность улицы Железнодорожной лет пятьдесят назад как раз и заключалась в том, что одной ее стороной (если идти со стороны улицы Новая, то справа) как бы являлась узкоколейная железная дорога. Шла она в некотором отдалении, но у диспетчерской она имела полное право считать себя стороной улицы.

До мотовозов по железной дороге ходили маленькие, словно игрушечные паровозы, которые нещадно дымили, грозя закоптить стекла окон ближайших домов. Однако вскоре эти паравозики враз куда-то делись, их сменили мотовозы, а 1966 год отметился появлением на Урдомской УЖД чудом техники тех лет – первым тепловозом ТУ-4. Из газеты «Маяк» тех лет можно узнать, что первым машинистом, который освоил его, был Николай Андреевич Бровин.

К тому времени железная дорога в лес уходила километров на пятьдесят. А через два года после того начнется в тайге строительство поселка, который будет называться, как и эта улица – Железнодорожный…

Контора леспромхоза делила улицу на две части: после нее уже начинались жилые дома, в том числе и десять 8-квартирных двухэтажных жилых домов. Жители их благоустраивались по мере сил: достраивали к дровенникам сарайчики и сараюшки, а пустыри, в том числе и рядом с узкоколейкой, разделывали под огородики.

Самый последний в этом строю дом в конце шестидесятых годов служил школьным интернатом, а потому был самым шумным: по весне во дворе до поздней темноты играли в волейбол. Но потом интернат прикрыли, и «десятый» стол самым обычным домом.

Жильцы его, как и всех остальных домов, привыкали к перестуку колес по железке в любое время суток. А когда железная дорога освоила дальнюю радиосвязь, чувствительную настолько, что на нее реагировали не только уходящие за десятки километров от поселка тепловозы, но и телевизионные антенны на крышах домов, не удивлялись, когда с экранов телевизоров герои популярных фильмов порой переговаривались знакомыми голосами диспетчера и машиниста о сцепах и задержке погрузки.

Олег УГРЮМОВ. 09.02.2015 г.

(по частям опубликовано в газете «Вечерняя Урдома» февраль-июль 2015 года)